Биография евгения винокурова. Биография винокурова евгения михайловича Поэт винокуров биография

Евгений Михайлович Виноку́ров (22 октября 1925, Брянск - 23 января 1993, Москва) - русский советский поэт. Лауреат Государственной премии СССР (1987). Член КПСС с 1952 года.
Биография
Родился 22 октября 1925 года в Брянске в семье Михаила Николаевича Перегудова, военного, и Евгении Матвеевны Винокуровой. Мать, зав. женотделом и ревнительница равноправия, записала сына на свою фамилию. После окончания 9-го класса в 1943 году был призван в армию. Окончил артиллерийское училище, в неполных 18 лет стал командиром взвода.
Первые стихи были напечатаны в 1948 году в журнале «Смена» с предисловием И. Г. Эренбурга. В 1951 году окончил Литературный институт им. А. М. Горького, тогда же вышла первая его книга «Стихи о долге», в 1956 году - сборник «Синева», вызвавший одобрение Б. Л. Пастернака. «Серёжка с Малой Бронной» - созданное в 1953 году стихотворение о московских мальчиках, не вернувшихся с фронта, и их матерях, угасающих в пустых квартирах, - одно из самых популярных в отечественной военной лирике XX века, положенное в1958 году на музыку А. Я. Эшпаем.
Возглавив вместе со С. П. Щипачёвым поэтический отдел журнала «Октябрь», открыл в 1954 году юную Б. А. Ахмадулину, напечатал лучшие стихи Л. Н. Мартынова, Б. А. Слуцкого, заново утвердил в литературе имена вернувшихся из лагерей Н. А. Заболоцкого и Я. В. Смелякова. С 1971 по 1987 год был зав. отделом поэзии журнала «Новый мир». Большого внимания заслуживает вышедшая под редакцией Винокурова антология «Русская поэзия XIX века» (1974).
Длительное время вёл творческий семинар в Литературном институте, его ученики - главный редактор журнала «Новый мир» А. В. Василевский, поэтесса О. А. Николаева, историк П. А. Кошель, поэтесса И. В. Ковалёва, поэт и журналист А. А. Дидуров.
Умер 23 января 1993 года. Кремация состоялась на Донском кладбище, урна с прахом захоронена в колумбарии Новодевичьего кладбища.
Награды и премии
Государственная премия СССР - за сборники «Бытие» и «Ипостась» (1987)
орден Трудового Красного Знамени
Орден Отечественной войны I степени
медали
Творчество
Винокуров сознательно продолжал традиции философской лирики Тютчева и Баратынского. Исходным пунктом его поэзии послужил опыт войны, поданный без ложной героики; это стихи о смерти, об одиночестве, родившиеся большей частью позже как воспоминания. В стихах Винокурова нет повествования, он видит суть неприметных на первый взгляд вещей и событий, выбирая для проникновения в глубину человеческого бытия чувства в их пограничной ситуации, образы технической цивилизации и города, крайне редко - природы. Повседневность, цивилизация с её угрозой миру души давали толчок его творческой работе. Поэзия Винокурова рождалась вдохновением, которому он доверял и почти не исправлял однажды написанное. Контрасты, двойственность смысла, порой, и парадоксы он использовал для раскрытия истины. Человека он изображал ищущим и сомневающимся. Винокуров ничего не заявлял, он лишь намечал контуры. Он возвращал первоначальный смысл затасканным, на первый взгляд, словам, помещая их в необычный контекст; точно так же и рифмой он старался усилить действенность мысли.
- Вольфганг Казак
Книги
«Стихи о долге», 1951
«Синева», 1956
«Военная лирика», 1956
«Признанья», 1958
«Лицо человеческое», 1960
«Слово», 1962
«Музыка», 1964
«Земные пределы», 1965
«Поэзия и мысль. Статьи», 1966
«Ритм», 1967
«Голос», 1967
«Москвичи», или «В полях за Вислой сонной…», 1968, 1974
«Зрелища», 1968
«Избранное. Из девяти книг», 1968
«Жест», 1969
«Метафоры», 1972
«В силу вещей», 1973
«Контрасты», 1975
«Пространство», 1976
«Остается в силе. Статьи», 1979
«Бытие», 1982
«Аргументы», 1984
«Ипостась», 1984
«Самая суть», 1987

) - русский советский поэт. Лауреат Государственной премии СССР (1987).

Биография

После окончания 9-го класса в 1943 году был призван в армию. Окончил артиллерийское училище, в неполных 18 лет стал командиром взвода. Первые стихи были напечатаны в 1948 году в журнале «Смена» с предисловием И. Г. Эренбурга . В 1951 году окончил , тогда же вышла первая его книга «Стихи о долге», в 1956 году - сборник «Синева», вызвавший одобрение Бориса Пастернака . «Серёжка с Малой Бронной» - созданное в 1953 году стихотворение о московских мальчиках, не вернувшихся с фронта, и их матерях, угасающих в пустых квартирах, - одно из самых популярных в отечественной военной лирике XX века , положенное в 1958 году на музыку Андреем Эшпаем .

Винокуров сознательно продолжал традиции философской лирики Тютчева и Баратынского . Исходным пунктом его поэзии послужил опыт войны, поданный без ложной героики; это стихи о смерти, об одиночестве, родившиеся большей частью позже как воспоминания. В стихах Винокурова нет повествования, он видит суть неприметных на первый взгляд вещей и событий, выбирая для проникновения в глубину человеческого бытия чувства в их пограничной ситуации, образы технической цивилизации и города, крайне редко - природы. Повседневность, цивилизация с её угрозой миру души давали толчок его творческой работе. Поэзия Винокурова рождалась вдохновением, которому он доверял и почти не исправлял однажды написанное. Контрасты, двойственность смысла, порой, и парадоксы он использовал для раскрытия истины. Человека он изображал ищущим и сомневающимся. Винокуров ничего не заявлял, он лишь намечал контуры. Он возвращал первоначальный смысл затасканным, на первый взгляд, словам, помещая их в необычный контекст; точно так же и рифмой он старался усилить действенность мысли .

Винокуров возглавлял вместе со Степаном Щипачёвым поэтический отдел журнала «Октябрь» , печатал юную Беллу Ахмадулину , лучшие стихи Леонида Мартынова , Бориса Слуцкого , вернувшихся из лагерей Николая Заболоцкого и Ярослава Смелякова . С по 1987 год был заведующим отделом поэзии журнала «Новый мир» . Под редакцией Винокурова вышла антология «Русская поэзия XIX века» ().

Длительное время вёл творческий семинар в , его ученики - главный редактор журнала «Новый мир» А. В. Василевский , поэтесса О. А. Николаева , историк П. А. Кошель , поэтесса И. В. Ковалёва , поэт и журналист А. А. Дидуров .

"Даровиты и требовательны к себе молодые поэты: москвичи Е. Славоросова и Г. Калашников, Т.Филатова из Киева, Л.Алзоева из Улан-Удэ, Э. Блинова из Казани. Все они мои ученики по «Зеленой лампе»
- Е. Винокуров. Нужна ли поэзия? // Журнал «Смена», Май 1985, № 1392.

Семейная жизнь

Награды и премии

Книги

Стихи о долге. - М.: Советский писатель, 1951
Синева, 1956
Военная лирика, 1956
Признанья. - М.: Советский писатель, 1958
Лицо человеческое. - М.: Советский писатель, 1960
Лирика. - М.: Гослитиздат, 1962
Слово, 1962
Музыка, 1964
Земные пределы, 1965
Поэзия и мысль. Статьи, 1966
Ритм, 1967
Голос, 1967
Москвичи, или «В полях за Вислой сонной…», 1968, 1974
Зрелища, 1968
Избранное: Из девяти книг, 1968
Жест, 1969
Метафоры, 1972
В силу вещей, 1973
Контрасты, 1975
Пространство, 1976
Остаётся в силе: Статьи, 1979
Бытие, 1982
Аргументы, 1984
Ипостась, 1984
Самая суть, 1987

Напишите отзыв о статье "Винокуров, Евгений Михайлович"

Примечания

: Согласно архивным данным, Михаил Николаевич Перегудов, уроженец Борисоглебска 1900 года рождения, русский, член ВКП(б) с 1918 года, служил в НКВД с 1925 года, лейтенант государственной безопасности (1936), майор ГБ (1944). Работал начальником Киевского райотдела УНКВД Москвы (1938), начальником особого отдела НКВД Юго-Западного фронта (1943), начальником информотдела 2-й артдивизии Польской армии (1945). Награждён орденами Красной Звезды (1943), Отечественной войны (второй степени - 1943, первой степени - 1944), Красного Знамени (1944) и Ленина (1946).
: В 1975 году Е. М. Винокурова была награждена медалью «За трудовое отличие» .
/ Строфы века . Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко . - Мн. -М .: «Полифакт», 1995.
Казак В. Лексикон русской литературы XX века = Lexikon der russischen Literatur ab 1917 / [пер. с нем.]. - М . : РИК «Культура», 1996. - XVIII, 491, с. - 5000 экз. - ISBN 5-8334-0019-8 .
. ОБД «Подвиг Народа» . Проверено 31 марта 2014.

Ссылки

Отрывок, характеризующий Винокуров, Евгений Михайлович

Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.
Слух, уже распространенный прежде, о разбитии австрийцев и о сдаче всей армии под Ульмом, оказывался справедливым. Через полчаса уже по разным направлениям были разосланы адъютанты с приказаниями, доказывавшими, что скоро и русские войска, до сих пор бывшие в бездействии, должны будут встретиться с неприятелем.
Князь Андрей был один из тех редких офицеров в штабе, который полагал свой главный интерес в общем ходе военного дела. Увидав Мака и услыхав подробности его погибели, он понял, что половина кампании проиграна, понял всю трудность положения русских войск и живо вообразил себе то, что ожидает армию, и ту роль, которую он должен будет играть в ней.
Невольно он испытывал волнующее радостное чувство при мысли о посрамлении самонадеянной Австрии и о том, что через неделю, может быть, придется ему увидеть и принять участие в столкновении русских с французами, впервые после Суворова.
Но он боялся гения Бонапарта, который мог оказаться сильнее всей храбрости русских войск, и вместе с тем не мог допустить позора для своего героя.
Взволнованный и раздраженный этими мыслями, князь Андрей пошел в свою комнату, чтобы написать отцу, которому он писал каждый день. Он сошелся в коридоре с своим сожителем Несвицким и шутником Жерковым; они, как всегда, чему то смеялись.

Не окончив 10-го класса, Е. Винокуров в январе 1943 поступил в артучилище, которое закончил осенью того же года и стал командиром артиллерийского взвода; воевал на 4-ом Украинском фронте, в Карпатах, войну закончил в Силезии, в городке Обер-Глогау; после войны из-за болезни легких был демобилизован, поступил в Литературный институт им. Горького, который окончил в 1951 .

Винокуров возглавлял вместе со Степаном Щипачёвым поэтический отдел журнала «Октябрь», печатал юную Беллу Ахмадулину, лучшие стихи Леонида Мартынова, Бориса Слуцкого, вернувшихся из лагерей Николая Заболоцкого и Ярослава Смелякова. С 1971 по 1987 год был заведующим отделом поэзии журнала «Новый мир». Под редакцией Винокурова вышла антология «Русская поэзия XIX века» (1974 ).

Длительное время вёл творческий семинар в Литературном институте, его ученики - главный редактор журнала «Новый мир» А.В. Василевский, поэтесса О.А. Николаева, историк П.А. Кошель, поэтесса И.В. Ковалёва, поэт и журналист А.А. Дидуров.

В год окончания института вышла первая книга Винокурова «Стихи о долге», за которой последовали «Синева» (1956 ), «Признанья» (1958 ), «Лицо человеческое» (1960 ), «Слово» (1962 ), «Музыка» (1964 ), «Характеры» (1965) , «Ритм» (1966 ), «Зрелища» (1968 ), «Жест» (1969 ), «Метафоры» (1972 ), «В силу вещей» (1973 ), «Сережка с Малой Бронной» (1975 ), «Контрасты» (1975 ), «Жребий» (1978 ), «Благоговение» (1981 ), «Бытие» (1982 ), «Космогония» (1983 ), «Ипостась» (1984 ), «Участь» (1987 ), «Равноденствие» (1989 ).

В заглавия книг поэт вкладывал эмблематический смысл, ибо они указывали на разные грани и особенности его творческой индивидуальности, и он не случайно ввел их в определение поэзии. «Что такое поэзия? - спрашивал Винокуров в заметке "Коротко о себе" и отвечал: - Думаю, что это не что-то одно. Поэзия - это и музыка, к которой прислушивается поэт в себе самом, но это и долг, которому он подчинен; это и живописные зрелища, но и слово, несущее смысл, суть; это и галерея эпических характеров, но и признанья; это и внутренний голос, но и внешний ритм».

Винокуров является автором сборником статей и заметок о поэзии «Поэзия и мысль» (1966 ), «Остается в силе» (1979 ) и «Аргументы» (1984 ), книг переводов «Собратья» (1980 ), «Из поэзии Востока» (1980 ), «Многоголосье» (1981 ) и «У вечных рек» (1983 ).

Основу художественного мировосприятия и стиля Винокурова составляет сложная система контрастов и метафорических сопряжений микро- и макромира. Ядром этого мировосприятия и стиля, основанного на сложной системе взаимосвязанных контрастов, являются личность и характер поэта. Психологический опыт военных лет обострил у Винокуров чувство полярности мира, помог воспринять многообразие жизненных коллизий, в том числе драматических, дал возможность ощутить «трагическую подоснову мира» и вместе с тем усилил стремление поэта к гармонизации противоположностей.

В поэтическом мире Винокуров все начинается с малого, обыденно-земного. В стихотворении «Мы из столбов и толстых перекладин...» (1947 ; печаталось и под заглавием «Гамлет») поэт рассказал, как в армейской самодеятельности за исполнение роли принца Датского из трагедии Шекспира взялся ефрейтор Дядин, не обладавший для этого никакими природными данными. Поэту, разумеется, понятно, почему всем становится смешно. Дядин, конечно, никогда не станет блистательным исполнителем роли Гамлета, но чрезвычайно важно его желание подняться над собой, его тяга к такой своей противоположности, которая является для него воплощением чего-то высокого, сложного. Именно этим, а еще тем, что он «свой», «наш», и близок ефрейтор поэту.

Стремясь в простом увидеть сложное, в стихотворении «Синева» (1955 ) Винокуров рассказал о белорусском селе, которое «все с ясно-синими глазами». В этой общей синеве глаз он увидел не только индивидуальные особенности людей, но великую мудрость жизни. Общий для всех жителей полесского села цвет глаз, обозначенный в заглавии стихотворения, является гармонизирующим и символическим началом.

Предметы и явления своих лирико-философских размышлений Винокуров часто обозначает в заглавиях стих, и книг на отвлеченном, образно-понятийном уровне: «Доброта», «Красота», «Совесть», «Творчество», «Кровь», «Лицо человеческое», «Слово», «Абсурд», «Метафоры», «Дух Гомера», «Мифы Индии», «Бытие» и т.п. Затем, в самих стихотворениях, общие и абстрактные понятия художественно анализируются в их конкретных, индивидуально, исторически и бытийно обусловленных воплощениях. Этот воплощенный, явленный, зримый, предметно-бытовой, чаще всего сегодняшний мир находится в центре поэтического внимания Винокурова. Поэт не замкнут и не статичен в нем, он со временем стремится все больше углубить и расширить его познание, постичь его смысл и дух, выявить его духовные, исторические, этические, эстетические - индивидуальные и общие - основания, обозначенные в отвлеченных понятиях. В процессе постижения простого и сложного, текущей действительности и исторического прошлого, бытового и бытийного

Со временем у Винокуров все больше возрастал и углублялся интерес к истории, точнее - к философии истории, отечественной и мировой. В стихотворении «Учитель истории» (1961 ), рассказывая о личном участии в истории, в войне, он вместе с тем на примере фашистской Германии постигает, как «философская система военной делается вдруг». Проблемы истории и ее связей с современностью занимают видное место в книгах Винокурова: «Характеры» (стихи из цикла «Россия и революция»), «Зрелища» (стихи из цикла «История»), «В силу вещей» (цикл «Аттила», стихи «Гунны», «Петр», «Старый Кант подсел поближе к лампе...», «Карамзин», «Чужеземец», «Разин», «Монгол» и др.), в книге «Космогония» (стихи из циклов «Старина» и «Восток»), а в книге «Бытие» обращается к весьма редкому для него жанру поэмы («Табу», 1981-1982 ; более раннее название - «На Запад»). В этой лирической и историко-философской поэме, как и в стихотворении «Учитель истории», Винокуров стремится понять, почему Германия, в прошлом страна великих музыкантов, философов и поэтов, при Гитлере превратилась в источник мирового зла. Поэма представляет из себя необычное для лаконичного Винокурова рассуждение, состоящее из стихотворных звеньев, связанных между собой общей темой, но не сюжетным действием, изображение которого явно не является уделом поэта.

Неброское, глубинное новаторство Винокуров, новаторство не столько техническое, сколько духовно-нравственное, в области смысла, психики, совести, прочно опирается на фундамент поэтических традиций, в первую очередь отечественных. Он хорошо знал русскую поэзию и посвятил ей большую серию лаконичных литературных портретов от Державина до Евтушенко, знакомство с которой многое дает и читателям, и литературоведам. Винокуров умел ценить не только поэтов, в чем-то близких ему, его творческой манере (поздние философские стихи Пушкина, Баратынский, Тютчев, Фет, Заболоцкий), но и поэтов, далеких от него (Некрасов, Блок, Маяковский, Цветаева, Есенин, Твардовский и многих других). Так, например, Винокуров был открыт трагический Есенин. «Все творчество Сергея Есенина - это одно цельное произведение, все его стихи - это одна большая цельная поэма, трагическая мистерия, героем которой является он - лично сам». О яркой творческой индивидуальности Винокурова писали С. Маршак, М. Светлов, Б. Ахмадулина и другие поэты.

И вот, как бы рожденный для бесед, я начал, и ко мне с полунаклоном товарищ мой, что непомерно сед, прислушался с вниманьем благосклонным... Когда согнется старчески спина, ты на судьбу печальную не сетуй,- потерянное возместишь сполна одною лишь степенною беседой... По парку мы проходим вдоль реки, беседуя, под дальний звон трамвая, на палки опираясь, старики, листву, ту, что опала, ковыряя...

* * *

Боюсь гостиниц. Ужасом объят При мысли, что когда-нибудь мне снова Втянуть в себя придется тонкий яд Ковров линялых номера пустого. Боюсь гостиниц. Это неспроста. Здесь холодом от окон веет люто. Здесь лампа. Здесь гардины. Здесь тахта. Иллюзия семейного уюта. Боюсь гостиниц. Может, потому, Что чувствую, что в номере когда-то Остаться мне случится одному. Навеки. В самом деле. Без возврата.

В метель

Я жизнь свою, как бритву, тонко правил: хотел, чтоб без зазубринки была... Жизнь оказалась просто шире правил любых! Она черна. Она бела. Вот занавески длинные из тюля. Натерт паркет. Будь умник! Не сбеги... Жизнь развезло! Смотри в окно, чистюля! Натягивай до бедер сапоги... Ворчит шофер. Он, видно, с перепою. Повсюду тьма. Где мы сейчас? Бог весть! И хлещет дождь. Сечет глаза крупою... И ты поймешь: вот это жизнь и есть.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

* * *

В судьбу походную влюбленный, Не в фото, где луна у скал, В казарме, густо побеленной, Я честно красоту искал. Ее искал я в дисциплине, И в пайке, выданной в обрез, И в алом клине, дымном клине В теплушку глянувших небес. Прослушав грустный хрип гармони,- А я грустил тогда всерьез!- От глаз я отрывал ладони, Ладони, Мокрые от слез... Через овраги и низины, Через расплесканную грязь Я мчался в кузове машины, На плащ-палатке развалясь. Я брел по снежным первопуткам, Сквозь ночь летел в товарняках, Питался сечкой по продпунктам И мылся в санпропускниках. Я понимал лишь только грозы, Дорог замес, снегов обвал... Скупой и тонкий дух березы В те годы я не понимал.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Выжил

Итак, всё кончено. Я выжил. Обмотки. В недрах вещмешка Буханка. В тряпке соль. Я вышел, Держась за притолку слегка. Я приобрёл за две недели Те утончённые черты, Что, может быть, и в самом деле Уже сильнее красоты. Страданье, что огромным было, Раздумьем тронуло чело. Оно подглазья углубило, У рта морщины провело. Как тень, стоял я еле-еле... Душа, где ты была дотоль? Её я чуял ясно в теле, Как хлеб в мешке, как в тряпке соль.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Гамлет

Мы из столбов и толстых перекладин За складом оборудовали зал. Там Гамлета играл ефрейтор Дядин И в муках руки кверху простирал. А в жизни, помню, отзывался ротный О нем как о сознательном бойце! Он был степенный, краснощекий, плотный, Со множеством веснушек на лице. Бывало, выйдет, головой поникнет, Как надо, руки скорбно сложит, но Лишь только "быть или не быть?" воскликнет, Всем почему-то делалось смешно. Я Гамлетов на сцене видел многих, Из тьмы кулис входивших в светлый круг,- Печальных, громогласных, тонконогих... Промолвят слово - все притихнет вдруг, Сердца замрут, и задрожат бинокли... У тех - и страсть, и сила, и игра! Но с нашим вместе мерзли мы и мокли И запросто сидели у костра.

Советская поэзия. В 2-х томах. Библиотека всемирной литературы. Серия третья. Редакторы А.Краковская, Ю.Розенблюм. Москва: Художественная литература, 1977.

* * *

Где книжные манящие развалы, где в тесноте лишь боком можно стать, мы, книжники, юнцы, провинциалы, поэмы будем выспренне читать. Рукой махая, книгами гружены, мы, вышедшие лишь на пять минут, пойдем бродить... В час предрассветный жены нас, потеряв терпенье, проклянут. Ходите же всю ночь в фонарном свете!.. Нас мало! Это как ни назови, но знаю, знаю, выше здесь на свете всего, и даже, может быть,- любви...

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Глаза

Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И Он привстал на колено, губы грызя. И размазал по лицу не слёзы, А вытекшие глаза. Стало страшно. Согнувшийся вполовину, Я его взвалил на бок. Я его, выпачканного в глине, До деревни едва доволок. Он в санбате кричал сестричке: - Больно! Хватит бинты крутить!..- Я ему, умирающему, по привычке Оставил докурить. А когда, увозя его, колёса заныли Пронзительно, на все голоса, Я вдруг вспомнил впервые: у друга ведь были Голубые глаза.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

* * *

Здоровяку завидую немного, что исполняет предписанья йога, что ходит в Подмосковье с рюкзаком, что на педали жмет велосипеда, что никогда не спит после обеда, что с болями в предсердье не знаком... Но, к сожаленью, я живу иначе: в столице пребываю - не на даче. День, два брожу в томленье,- ни строки. Я йоговским советам не внимаю,- таблетки среди ночи принимаю. Я жду: вот-вот появятся стихи...

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Истина

Вдруг захотелось правды мне, как кислого - больному. Так путника в чужой стране вдруг да потянет к дому. Казалось бы: на что она? А мне - хоть мало проку!- как пить в болотце из «окна», раздвинувши осоку. Как мел, наскобленный в горсти со стенки! Ведь, бывало, ее, как извести в кости, мне часто не хватало. Что мне она? И что я ей? Какая в ней пожива? А правда мне всего милей одним: она не лжива. Как мясо пес, рывок - и съем! Я жду со ртом разъятым, еще не зная, будет чем: лекарством или ядом.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Когда не раскрывается парашют

Когда дёргаешь ты за кольцо запасное И не раскрывается парашют, А там, под тобою, безбрежье лесное - И ясно уже, что тебя не спасут, И не за что больше уже зацепится, И нечего встретить уже на пути,- Раскрой свои руки спокойно, как птица, И, обхвативши просторы, лети. И некуда пятится, некогда спятить, И выход один только, самый простой: Стать в жизни впервые спокойным и падать В обнимку с всемирною пустотой.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Красота

В. Бокову На небо взглянешь - Звезд весенних тыщи! Что юности в блескучей высоте?! Но яростнее, чем потребность в пище, Была у нас потребность в красоте. Нам красота давалась понемножку... По вечерам, когда шумел привал, Сапожник ротный, мучая гармошку, Ее для нас упорно добывал. Она была минутной и не броской. Мелькнет - и нет: под утро вдалеке, На горке - стеариновой березкой, В ночи - луной, раздробленной в реке. А то бывало: осень, вязнут танки, И чад, и гарь - и вдруг она возьмет И чистым взором познанской крестьянки Из-под руки, лукавая, сверкнет.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

* * *

Крестились готы... В водоем до плеч Они входили с видом обреченным. Но над собой они держали меч, Чтобы кулак остался некрещеным. Быть должен и у кротости предел, Чтоб заповедь смиренья ни гласила... И я кулак бы сохранить хотел. Я буду добр. Но в нем пусть будет сила.

* * *

Кто только мне советов не давал! Мне много в жизни выдалось учебы. А я все только головой кивал: - Да, да, конечно! Ясно. Ну, еще бы!.. Поднявши перст, кто только не держал Меня за лацкан! - Да, ага, понятно! Спасибо! Ладно!- я не возражал: Ну что мне стоит, а ведь им приятно... - Да, да, согласен! Ой ли! Ей-же-ей! Пожалуй! Как вы правы, что ж, не скрою. Чем больше слушал я учителей, Тем больше я хотел быть сам собою.

Ложь

Об истине и не мечтая, я жил среди родни, и сплошь вокруг меня была простая, но разъедающая ложь. Со смаком врали, врали сладко. Кто просто лгал, а кто втройне... Но словно смутный сон, догадка тоскливо брезжила во мне. Я робок был, и слаб, и молод, я брел ночами сквозь туман,- весь в башнях, шпилях, трубах город был как чудовищный обман. Я брел в ботинках неуклюжих, брел, сам с собою говоря... И лживо отражалась в лужах насквозь фальшивая заря.

Любимые

Характер всех любимых одинаков! Веселые, они вдруг загрустят, Отревновав, отмучившись, отплакав, Они угомонятся и простят, И зацелуют. Не дадут покою! Руками шею крепко обовьют. Взглянув в глаза, к щеке прильнут щекою, Затормошат. Любимым - назовут! Но лишь попробуй встретить их сурово, Лишь руку осторожно отстрани, Скажи: «Сейчас мне некогда!» - и снова На целый день надуются они. ...Нет трогательней в мире беспорядка Волос их мягких в тот рассветный час, Когда они доверчиво и сладко Спят, разметавшись, на руке у нас. Любимые! Когда мы уезжали, Нас, юных, мешковатых и худых, Они одни средь ночи провожали По черным лужам в туфельках худых. Мы строго шли вперед. Что нам, героям, Смятенье их,- дорога далека! Они бежали за поющим строем, Стирая слезы кончиком платка. Они в ночи стояли вдоль перрона, Рыдая, с непокрытой головой, Пока фонарь последнего вагона Не потухал за хмарью дождевой. И в час, когда на тротуарах наледь, Возвышенных достойные судеб, Они стояли, чтобы отоварить Мукою серой карточки на хлеб. И снилось нам в огне чужого края: Их комнатка - два метра в ширину,- Как, платье через голову снимая, Они стоят, готовятся ко сну. Любимых, как известно, не балуют - Два-три письма за столько лет и зим! Они прижмут к груди и зацелуют Те десять строк, что мы напишем им. Они в товарниках, по первопуткам К нам добирались в тот далекий год. С убогим узелком, они по суткам Толкались у казарменных ворот. А часовой глядел на них сурово. Любимые, не зная про устав, Молили их пустить и часового В отчаянье хватали за рукав. Они стоять могли бы так веками, В платках тяжелых, в легких пальтецах, От частых стирок с красными руками, С любовью беспредельною в сердцах.

Минута

Это ясно, что глядеть не надо с улицы в окно: что там в дому? Станет от назойливого взгляда вдруг не по себе кое-кому... Ссорятся ль супруги? Плачут дети ль? Муж, осев, смертельно занемог?.. Невзначай окажешься свидетель вдруг такого, что и не дай бог! В чрево приарбатского уюта вломишься случайно напролом. ...Или вдруг счастливая минута: вся семья пирует за столом!

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

* * *

"Мир приключений" - был такой журнал. Я, помню, раздобыл подшивку где-то... Кто не сидел над нею до рассвета - Тот сам себя безбожно обкорнал! И как гигантский стонущий насос, Я всасывал в себя ночное чтиво... Надвинутая кепка детектива. Корабль, затёртый насмерть льдами. "SOS". Жизнь - приключение. Иди. Живи! Вон - побережье моря, реки, взгорья... ...Но ты смотри на помощь не зови, Когда вдруг жизнь возьмёт тебя за горло! В глухой тайге напьёшься из корца... Умрёшь - положат в Грузии к чинаре... И жизнь твоя, как повесть без конца В том чудном и растрёпанном журнале.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Москвичи

В полях за Вислой сонной Лежат в земле сырой Сережка с Малой Бронной И Витька с Моховой. А где-то в людном мире Который год подряд Одни в пустой квартире Их матери не спят. Свет лампы воспаленной Пылает над Москвой В окне на Малой Бронной, В окне на Моховой. Друзьям не встать. В округе Без них идет кино. Девчонки, их подруги, Все замужем давно. Пылает свод бездонный, И ночь шумит листвой Над тихой Малой Бронной, Над тихой Моховой.

Евгений Винокуров. Стихотворения. Серия "Россия - Родина моя". Москва, "Художественная литература" 1967.

Моя любимая стирала

Моя любимая стирала. Ходили плечи у нее. Худые руки простирала, Сырое вешая белье. Искала крохотный обмылок, А он был у нее в руках. Как жалок был ее затылок В смешных и нежных завитках! Моя любимая стирала. Чтоб пеной лба не замарать, Неловко, локтем, убирала На лоб спустившуюся прядь. То плечи опустив, родная, Смотрела в забытьи в окно, То пела тоненько, не зная, Что я слежу за ней давно. Заката древние красоты Стояли в глубине окна. От мыла, щелока и соды В досаде щурилась она. Прекрасней нет на целом свете,- Все города пройди подряд!- Чем руки худенькие эти, Чем грустный, грустный этот взгляд.

* * *

«Не гоже человеку быть едину»,- угрюмо изречение гласит. Надену плащ и кепку зло надвину и выйду. Мелкий дождик моросит. Да, правду книга древняя сказала!.. По черным лужам ухожу во тьму - на шум трамвая и на свет вокзала, лишь только б не остаться одному.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Не плачь

Ты не плачь, не плачь, не плачь. Не надо. Это только музыка! Не плачь. Это всего-навсего соната. Плачут же от бед, от неудач. Сядем на скамейку. Синевато Небо у ботинок под ледком. Это всего-навсего соната - Черный рупор в парке городском. Каплет с крыши дровяного склада. Развезло. Гуляет черный грач... Это всего-навсего соната! Я прошу: не плачь, не плачь, не плачь.

* * *

Нет, не только все время ветер зловещий, Нет, не только пожаров коричневый цвет - В мире были такие хорошие вещи, Как, например, восемнадцать лет, Как, например, темно-синие ночи, Очень грустные песни, кустарник в росе, На котором весна узелочки почек Завязала затем, чтобы помнили все... Но о чем же нам помнить? У нас все с собою Все, что надо для юности, здесь вот, у ног: Километр дороги до первого боя, У плеча в вещмешке на неделю паек. Но однажды, особенным вечером, в мае Бородатый солдат под смолистый дымок У костра на досуге, шинель зашивая, Про любовь рассказал нам нескладно, как мог.. Про гармонь, про небесные звезды сырые Да про запах девичьих тяжелых волос... Мы курили, молчали, в тот вечер впервые В грусть всех песен солдатских поверив всерьез.

Вечер лирики. Москва: Искусство, 1965.

Она

Присядет есть, кусочек половиня, Прикрикнет: "Ешь!" Я сдался. Произвол! Она гремит кастрюлями, богиня. Читает книжку. Подметает пол. Бредет босая, в мой пиджак одета. Она поет на кухне поутру. Любовь? Да нет! Откуда?! Вряд ли это! А просто так: уйдет - и я умру.

60 лет советской поэзии. Собрание стихов в четырех томах. Москва: Художественная литература, 1977.

* * *

Опять с намокшей шляпы каплет, в кармане звук пустой ключей. Вот он идет, полночный Гамлет. Ненужный. Брошенный. Ничей. Под ноги лист кидает осень... И вот, пригнувшийся слегка, в пивную входит он и просит полухолодного пивка. Сперва пивко пролил оплошно, потом, таясь, поплакал всласть о том, что так все в мире сложно, о том, что жизнь не удалась.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Отчий дом

И сколько в жизни ни ворочай Дорожной глины, вопреки Всему ты в дом вернешься отчий И в угол встанут сапоги... И пусть - хоть лет под девяносто - Старик прошамкает: «Сынок!» Но ты принес свое сыновство И положил его у ног. И радость новая, как завязь... Хоть ты от хижины отвык,- Ты, вырвавшийся от красавиц И от стаканов круговых. ...Пусть в поле где-то ночь пустая. Пусть крик и песня вдалеке. Ты все забудешь, припадая К покрытой венами руке.

Поэма о движении

Полы трет полотер. Бредет он полосой. Так трогают - хитер!- Ручей ногой босой. Он тропку все торит. Его неверен шаг. Но вот простор открыт - Он вышел на большак! Полы трет полотер. А ну смелее. Жарь! И он вошел в задор, Как на косьбе косарь. Вперед он сделал крен. Рубахи нет - штаны. А ноги до колен Его обнажены. Полы трет полотер. Он с плешью. Он костист. Он руки вдаль простер, Кружа, как фигурист. Веселую игру Он воспринял всерьез. Чечетку бьет в углу, Как «Яблочко» матрос. Полы трет полотер. Как будто на пари, Напористый мотор Работает внутри. Струится пот со щек, А пляска все лютей. Он маятник. Волчок. Сплошной костер страстей. Полы трет полотер. Паркет да будет чист! Он мчит,- пустынен взор!- Как на раденье хлыст. Ему не до красот. Он поглощен трудом. Ой-ёй, он разнесет, Того гляди, весь дом! Полы трет полотер. Его летит рука. Он как тореадор, Пронзающий быка! Он мчит. Он там. Он тут. Устал. Как поднял воз! Он начертал этюд Из жестов и из поз. Полы трет полотер. В нем порох. В нем запал. Вот он нашел упор. От плоти валит пар. Расплавил пыл его. А ритм его слепил. Ухваток торжество. Телодвиженья пир. Полы трет полотер. А позы, как хорал! Мимический актер Трагедию сыграл. Он мчит, неумолим, От окон до дверей... Движенье правит им. Оно его мудрей.

* * *

Про смерть поэты с болью говорили Высокие, печальные слова. И умирали, и на их могиле Кладбищенская высилась трава. Смерть неизбежно явится за всяким. О жизнь моя, как ты мне дорога! Но я умру когда-нибудь в атаке, Остывшей грудью придавив врага. Иль с палкою в руке, в смешной панаме, С тропы сорвавшись, в бездну упаду. И я умру под горными камнями, У звезд остекленевших на виду. А может, просто - где дорога вьется, Где, кроме неба, нету ничего,- Замолкнет сердце вдруг и разорвется От песен, переполнивших его... Где б ни было: путем пролегшим круто, Под ветровой неистовый напев, Умру и я, до роковой минуты Задуматься о смерти не успев.

Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е.Евтушенко. Минск, Москва: Полифакт, 1995.

Пророк

И вот я возникаю у порога... Меня здесь не считают за пророка! Я здесь, как все. Хоть на меня втроем Во все глаза глядят они, однако Высокого провидческого знака Не могут разглядеть на лбу моем. Они так беспощадны к преступленью! Здесь кто-то, помню, мучился мигренью? - Достал таблетки?! Выкупил заказ? - Да разве просьба та осталась в силе?.. - Да мы тебя батон купить просили! - Отправил письма? Заплатил за газ?.. И я молчу. Что отвечать - не знаю. То, что посеял, то и пожинаю. А борщ стоит. Дымит еще, манящ!.. Но я прощен. Я отдаюсь веселью! Ведь где-то там оставил я за дверью Котомку, посох и багряный плащ.

* * *

Прошла война. Рассказы инвалидов Ещё полны войны, войны, войны... Казалось мне тогда: в мир не Евклидов - В мир странный были мы занесены. Я думал, жизнь проста и слишком долог Мой век. А жизнь - кратка и не проста. И я пошёл в себя. Как археолог, Я докопался до того пласта... Я был набит по горло пережитым. Страдания, сводившие с ума, Меня распёрли, так ломает житом В год страшных урожаев закрома. И шли слова. Вот так при лесосплаве Мчат брёвна... Люди, больше я и дня Молчать не в силах, я молю о праве Мне - рассказать, вам - выслушать меня. Я требую. О, будьте так любезны! Перед толпою иль наедине. Я изнемог. Я вам открою бездны, В семнадцать лет открывшиеся мне. Я не желаю ничего иного. Сам заплачу . Награды большей нет!.. Внутри меня вдруг появилось слово И требует рождения на свет.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Работа

Я на кручу пудовые шпалы таскал. Я был молод и тонок - мне крепко досталось! Но лишь пот в три ручья да надсадный оскал На подъеме крутом выдавали усталость. Налегая всем телом, я глину копал, Я кидал эту глину лопатой совковой. Я под вечер с лица потемнел и опал. Землекоп из меня мог бы выйти толковый. Я был выделен в баню для носки воды В группе старых бойцов, работящих и дюжих. Мы таскали три дня. На ладонях следы Целый год сохранялись от ведерных дужек. Я поленья с размаху колол колуном. Я для кухни колол и колол для котельной. Только мышцы ходили мои ходуном Под намокшей и жесткой рубахой нательной. Я был юным тогда. Был задор, был запал. Только к ночи, намаявшись, словно убитый, Я на нарах, лица не умыв, засыпал, На кулак навалившись щекою небритой.

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

* * *

Сижу, сутулясь, предо мной учебник,- моя мольба восходит горячо! И добрый появляется волшебник, заглядывает мне через плечо... Бьет артналет, разламывая в щебень быки моста,- обрушился кессон. Но трехминутный перерыв волшебен, и ангел машет мне,- в я спасен!.. Мы ищем гриб - а ждем, чтоб почему-то вдруг вышел в колпаке высоком гном!.. ...Но разве можно без наличья чуда постичь задачу, выжить под огнем?!

Евгений Винокуров. Собрание сочинений в 3-х т. Москва: Художественная литература, 1983.

Синева

Меня в Полесье занесло. За реками и за лесами Есть белорусское село - Все с ясно-синими глазами. С ведром, босую, у реки Девчонку встретите на склоне. Как голубые угольки, Глаза ожгут из-под ладони. В шинельке,- видно, был солдат,- Мужчина возится в овине. Окликни - он поднимет взгляд, Исполненный глубокой сини. Бредет старуха через льны С грибной корзинкой и с клюкою. И очи древние полны Голубоватого покоя. Пять у забора молодух. Судачат, ахают, вздыхают... Глаза - захватывает дух!- Так синевой и полыхают. Девчата. Скромен их наряд. Застенчивые чаровницы, Зардевшись, синеву дарят, Как драгоценность, сквозь ресницы.